Глава 23. Великий бал у сатаны

     Полночь  приближалась,   пришлось  спешить.  Маргарита   смутно  видела
что-нибудь.  Запомнились   свечи  и  самоцветный  какой-то   бассейн.  Когда
Маргарита стала на дно этого бассейна, Гелла и помогающая ей Наташа  окатили
Маргариту  какой-то горячей, густой  и красной жидкостью.  Маргарита ощутила
соленый  вкус  на  губах  и  поняла,  что ее  моют  кровью. Кровавая  мантия
сменилась другою -- густой, прозрачной, розоватой, и у Маргариты закружилась
голова  от розового масла. Потом  Маргариту бросили на хрустальное ложе и до
блеска  стали растирать какими-то большими зелеными  листьями.  Тут ворвался
кот и стал помогать. Он уселся на  корточки у ног Маргариты  и стал натирать
ей ступни с таким  видом,  как  будто чистил сапоги на  улице.  Маргарита не
помнит, кто  сшил ей из лепестков бледной розы  туфли, и как  эти туфли сами
собой  застегнулись золотыми пряжками.  Какая-то сила  вздернула Маргариту и
поставила перед зеркалом, и  в волосах  у нее  блеснул королевский  алмазный
венец.  Откуда-то  явился  Коровьев и повесил на  грудь Маргариты тяжелое  в
овальной  раме  изображение черного пуделя  на тяжелой  цепи. Это  украшение
чрезвычайно  обременило  королеву.  Цепь  сейчас  же  стала   натирать  шею,
изображение  тянуло ее  согнуться. Но кое-что  вознаградило Маргариту  за те
неудобства,  которые  ей   причиняла  цепь  с  черным  пуделем.  Это  --  та
почтительность, с которою стали относиться к ней Коровьев и Бегемот.
     -- Ничего, ничего,  ничего! --  бормотал  Коровьев у  дверей  комнаты с
бассейном, --  ничего  не поделаешь,  надо, надо, надо. Разрешите, королева,
вам дать последний совет. Среди гостей будут различные, ох, очень различные,
но  никому,  королева  Марго,  никакого преимущества!  Если кто-нибудь  и не
понравится... Я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице...
Нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение. Нужно
полюбить  его,  полюбить,  королева. Сторицей  будет  вознаграждена  за  это
хозяйка  бала!  И еще:  не  пропустить никого.  Хоть улыбочку, если не будет
времени бросить слово, хоть малюсенький поворот головы. Все, что  угодно, но
только не невнимание. От этого они захиреют...
     Тут Маргарита в сопровождении Коровьева и Бегемота шагнула из бассейной
в полную темноту.
     -- Я, я, -- шептал кот, -- я дам сигнал!
     -- Давай! -- ответил в темноте Коровьев.
     -- Бал! -- пронзительно визгнул кот, и тотчас Маргарита вскрикнула и на
несколько секунд закрыла глаза. Бал упал на нее сразу в виде света, вместе с
ним -- звука и запаха. Уносимая под руку Коровьевым,  Маргарита увидела себя
в тропическом лесу. Красногрудые зеленохвостые  попугаи цеплялись  за лианы,
перескакивали по ним  и  оглушительно  кричали: "Я восхищен!" Но лес  быстро
кончился,  и его банная  духота  тотчас сменилась прохладою  бального зала с
колоннами из какого-то желтоватого искрящегося камня. Этот зал, так же как и
лес, был совершенно пуст, и лишь у колонн неподвижно стояли обнаженные негры
в серебряных повязках  на головах. Лица их  стали грязно-бурыми от волнения,
когда в зал влетела  Маргарита  со своею свитой, в которой откуда-то  взялся
Азазелло. Тут Коровьев выпустил руку Маргариты и шепнул:
     -- Прямо на тюльпаны!
     Невысокая стена белых тюльпанов выросла перед Маргаритой, а  за нею она
увидела  бесчисленные огни в колпачках и  перед ними  белые  груди  и черные
плечи фрачников.  Тогда  Маргарита поняла,  откуда шел  бальный звук. На нее
обрушился  рев труб, а вырвавшийся из-под него взмыв скрипок окатил ее тело,
как кровью. Оркестр человек в полтораста играл полонез.
     Возвышавшийся  перед  оркестром  человек  во  фраке,  увидев Маргариту,
побледнел,  заулыбался  и  вдруг взмахом  рук  поднял  весь  оркестр.  Ни на
мгновение не  прерывая музыки, оркестр,  стоя,  окатывал Маргариту  звуками.
Человек  над  оркестром  отвернулся  от  него  и  поклонился  низко,  широко
разбросив руки, и Маргарита, улыбаясь, помахала ему рукой.
     -- Нет,  мало,  мало, -- зашептал  Коровьев, --  он не будет  спать всю
ночь. Крикните ему: "Приветствую вас, король вальсов!"
     Маргарита крикнула это  и подивилась  тому,  что ее голос,  полный  как
колокол, покрыл  вой оркестра.  Человек от счастья  вздрогнул  и левую  руку
приложил к груди, правой продолжая махать оркестру белым жезлом.
     --  Мало,  мало, --  шептал  Коровьев,  --  глядите  налево,  на первые
скрипки, и кивните так, чтобы каждый думал, что вы его узнали в отдельности.
Здесь только мировые знаменитости. Вот этому, за первым пультом, это Вьетан.
Так, очень хорошо. Теперь дальше.
     -- Кто дирижер? -- отлетая, спросила Маргарита.
     --  Иоганн  Штраус,  --  закричал  кот,  --  и  пусть  меня  повесят  в
тропическом саду на  лиане, если на каком-нибудь балу когда-либо играл такой
оркестр.  Я  приглашал его! И, заметьте,  ни один  не заболел  и ни один  не
отказался.
     В  следующем зале  не  было  колонн, вместо них стояли  стены  красных,
розовых,  молочно-белых роз с  одной стороны, а  с  другой -- стена японских
махровых камелий. Между  этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское
вскипало   пузырями   в   трех  бассейнах,  из   которых   был   первый   --
прозрачно-фиолетовый, второй -- рубиновый, третий -- хрустальный.  Возле них
метались негры в алых повязках, серебряными черпаками  наполняя из бассейнов
плоские чаши. В розовой стене  оказался пролом, и в нем на эстраде кипятился
человек  в красном с ласточкиным хвостом  фраке. Перед ним гремел нестерпимо
громко джаз. Лишь  только дирижер  увидел  Маргариту,  он согнулся перед нею
так, что руками коснулся пола, потом выпрямился и пронзительно закричал:
     -- Аллилуйя!
     Он хлопнул себя по коленке раз, потом накрест по другой --  два, вырвал
из рук крайнего музыканта тарелку, ударил ею по колонне.
     Улетая,  Маргарита видела  только,  что  виртуоз-джазбандист,  борясь с
полонезом,  который  дул Маргарите  в  спину, бьет по головам  джазбандистов
своей тарелкой и те приседают в комическом ужасе.
     Наконец вылетели  на площадку, где, как поняла  Маргарита,  ее  во тьме
встречал  Коровьев  с  лампадкой. Теперь  на  этой  площадке глаза слепли от
света,  льющегося  из хрустальных виноградных гроздьев. Маргариту установили
на место, и под левой рукой у нее оказалась низкая аметистовая колонка.
     -- Руку  можно  будет положить  на нее,  если станет очень  трудно,  --
шептал Коровьев.
     Какой-то чернокожий  подкинул под ноги Маргарите  подушку с вышитым  на
ней золотым  пуделем,  и  на нее она,  повинуясь  чьим-то  рукам, поставила,
согнув  в  колене,  свою  правую  ногу.  Маргарита  попробовала  оглядеться.
Коровьев и Азазелло  стояли возле нее в парадных позах. Рядом  с Азазелло --
еще  трое молодых  людей, смутно чем-то  напомнивших Маргарите  Абадонну.  В
спину веяло холодом. Оглянувшись, Маргарита  увидела, что из мраморной стены
сзади нее бьет шипящее вино и стекает в ледяной  бассейн.  У  левой ноги она
чувствовала что-то теплое и мохнатое. Это был Бегемот.
     Маргарита  была  в  высоте, и  из-под  ног ее вниз  уходила грандиозная
лестница, крытая ковром. Внизу, так далеко, как  будто бы Маргарита смотрела
обратным   способом  в  бинокль,  она   видела  громаднейшую  швейцарскую  с
совершенно необъятным  камином,  в холодную  и  черную  пасть  которого  мог
свободно въехать пятитонный  грузовик. Швейцарская  и  лестница,  до боли  в
глазах залитая светом, были  пусты.  Трубы  теперь  доносились до  Маргариты
издалека. Так простояли неподвижно около минуты.
     -- Где же гости? -- спросила Маргарита у Коровьева.
     -- Будут, королева, сейчас будут. В них недостатка не будет.  И, право,
я  предпочел  бы  рубить  дрова,  вместо  того чтобы  принимать  их здесь на
площадке.
     --  Что  рубить  дрова, -- подхватил  словоохотливый кот, -- я хотел бы
служить кондуктором в трамвае, а уж хуже этой работы нет ничего на свете.
     --  Все  должно быть  готово  заранее, королева, -- объяснял  Коровьев,
поблескивая глазом сквозь испорченный монокль. -- Ничего не может быть гаже,
чем когда приехавший первым гость мыкается, не  зная, что ему предпринять, а
его  законная  мегера шепотом пилит его за то, что они приехали раньше всех.
Такие балы надо выбрасывать на помойку, королева.
     -- Определенно на помойку, -- подтвердил кот.
     -- До полуночи не  более  десяти секунд, -- добавил Коровьев, -- сейчас
начнется.
     Эти   десять   секунд   показались   Маргарите   чрезвычайно  длинными.
По-видимому,  они истекли уже, и ровно  ничего  не произошло.  Но тут  вдруг
что-то грохнуло  внизу в громадном камине, и  из него  выскочила  виселица с
болтающимся на ней полурассыпавшимся  прахом. Этот прах сорвался с  веревки,
ударился  об  пол,  и из  него выскочил черноволосый красавец во  фраке и  в
лакированных туфлях. Из  камина выбежал полуистлевший небольшой гроб, крышка
его отскочила, и из него вывалился другой  прах. Красавец галантно подскочил
к  нему и подал руку  калачиком,  второй  прах  сложился в  нагую  вертлявую
женщину  в черных туфельках  и с  черными перьями на голове, и тогда  оба, и
мужчина и женщина, заспешили вверх по лестнице.
     --  Первые!  --  воскликнул  Коровьев,  --  господин  Жак  с  супругой.
Рекомендую  вам,   королева,  один   из   интереснейших  мужчин!  Убежденный
фальшивомонетчик,  государственный  изменник,  но  очень  недурной  алхимик.
Прославился тем,  --  шепнул  на ухо  Маргарите  Коровьев,  --  что  отравил
королевскую  любовницу.  А ведь  это не с  каждым случается! Посмотрите, как
красив!
     Побледневшая  Маргарита,  раскрыв  рот,  глядела  вниз  и  видела,  как
исчезают в каком-то боковом ходу швейцарской и виселица и гроб.
     -- Я в восхищении,  -- заорал  прямо в  лицо  поднявшемуся по  лестнице
господину Жаку кот.
     В  это  время внизу из камина появился безголовый,  с оторванною  рукою
скелет, ударился оземь и превратился в мужчину во фраке.
     Супруга  господина Жака уже становилась перед Маргаритою на одно колено
и, бледная от волнения, целовала колено Маргариты.
     -- Королева, -- бормотала супруга господина Жака.
     -- Королева в восхищении, -- кричал Коровьев.
     -- Королева... -- тихо сказал красавец, господин Жак.
     -- Мы в восхищении, -- завывал кот.
     Молодые   люди,   спутники   Азазелло,   улыбаясь   безжизненными,   но
приветливыми  улыбками, уже теснили господина Жака с супругою  в  сторону, к
чашам с шампанским, которые  негры держали  в  руках. По лестнице поднимался
вверх бегом одинокий фрачник.
     -- Граф Роберт, -- шепнул Маргарите Коровьев, -- по-прежнему интересен.
Обратите  внимание,  как  смешно,  королева  --  обратный  случай: этот  был
любовником королевы и отравил свою жену.
     -- Мы рады, граф, -- вскричал Бегемот.
     Из камина  подряд  один за другим вывалились, лопаясь и распадаясь, три
гроба, затем кто-то в черной мантии, которого следующий выбежавший из черной
пасти  ударил  в спину  ножом. Внизу  послышался сдавленный  крик. Из камина
выбежал почти совсем  разложившийся  труп. Маргарита  зажмурилась, и  чья-то
рука поднесла к ее носу флакон с белой солью. Маргарите  показалось, что это
рука  Наташи.  Лестница стала  заполняться. Теперь  уже  на каждой ступеньке
оказались,  издали  казавшиеся  совершенно  одинаковыми,  фрачники  и  нагие
женщины с ними, отличавшиеся друг от друга только цветом перьев на головах и
туфель.
     К  Маргарите  приближалась, ковыляя, в странном  деревянном  сапоге  на
левой  ноге, дама  с  монашески опущенными  глазами,  худенькая,  скромная и
почему-то с широкой зеленой повязкой на шее.
     -- Какая зеленая? -- машинально спросила Маргарита.
     --  Очаровательнейшая  и  солиднейшая  дама,  --  шептал  Коровьев,  --
рекомендую  вам: госпожа  Тофана,  была чрезвычайно  популярна среди молодых
очаровательных  неаполитанок, а  также жительниц  Палермо,  и  в особенности
среди тех,  которым  надоели их мужья. Ведь  бывает  же так, королева, чтобы
надоел муж.
     --  Да,  --  глухо  ответила Маргарита,  в  то же  время  улыбаясь двум
фрачникам, которые один за другим склонялись перед нею, целуя колено и руку.
     -- Ну вот, -- ухитрялся  шептать Коровьев Маргарите  и  в  то  же время
кричать кому-то:  -- Герцог, бокал шампанского! Я  восхищен! Да,  так вот-с,
госпожа  Тофана входила  в  положение  этих  бедных  женщин и  продавала  им
какую-то воду  в пузырьках. Жена вливала  эту воду в  суп супругу,  тот  его
съедал,  благодарил  за ласку и чувствовал себя  превосходно. Правда,  через
несколько часов ему начинало очень сильно хотеться  пить, затем он ложился в
постель, и через  день  прекрасная  неаполитанка,  накормившая  своего  мужа
супом, была свободна, как весенний ветер.
     --  А что  это  у  нее на  ноге?  --  спрашивала Маргарита, не  уставая
подавать руку гостям, обогнавшим ковыляющую госпожу Тофану,  -- и зачем  эта
зелень на шее? Блеклая шея?
     --  Я в восхищении, князь! -- кричал Коровьев и в это же  время  шептал
Маргарите: -- Прекрасная шея, но с ней неприятность случилась  в  тюрьме. На
ноге у нее, королева, испанский сапожок, а лента вот отчего: когда тюремщики
узнали, что  около  пятисот  неудачно  выбранных  мужей  покинули  Неаполь и
Палермо навсегда, они сгоряча удавили госпожу Тофану в тюрьме.
     --  Как я счастлива, черная королева,  что мне выпала высокая честь, --
монашески шептала Тофана, пытаясь  опуститься  на  колено.  Испанский  сапог
мешал ей. Коровьев и Бегемот помогли Тофане подняться.
     -- Я рада, -- ответила ей Маргарита, в то же время подавая руку другим.
     Теперь по  лестнице снизу  вверх  поднимался поток. Маргарита перестала
видеть то, что  делается в швейцарской. Она механически поднимала и опускала
руку  и, однообразно  скалясь, улыбалась гостям. В воздухе на  площадке  уже
стоял гул, из покинутых Маргаритой бальных зал, как море, слышалась музыка.
     -- А вот это -- скучная  женщина,  --  уже не шептал, а  громко говорил
Коровьев, зная,  что  в гуле голосов его уже не  расслышат, -- обожает балы,
все мечтает пожаловаться на свой платок.
     Маргарита  поймала взглядом среди подымавшихся  ту, на которую указывал
Коровьев. Это была молодая женщина лет двадцати,  необыкновенного по красоте
сложения, но с какими-то беспокойными и назойливыми глазами.
     -- Какой платок? -- спросила Маргарита.
     -- К ней камеристка приставлена, -- пояснил Коровьев, -- и тридцать лет
кладет ей на ночь на  столик носовой платок. Как она  проснется, так  он уже
тут. Она уж и сжигала его в печи и топила его в реке, но ничего не помогает.
     -- Какой платок? -- шептала Маргарита, подымая и опуская руку.
     -- С синей каемочкой платок. Дело в том, что, когда она служила в кафе,
хозяин  как-то  ее  зазвал  в кладовую, а  через девять  месяцев  она родила
мальчика, унесла  его в  лес и  засунула ему в рот платок, а потом  закопала
мальчика в земле. На суде она говорила, что ей нечем кормить ребенка.
     -- А где же хозяин этого кафе? -- спросила Маргарита.
     --  Королева,  -- вдруг заскрипел снизу кот, --  разрешите мне спросить
вас: при чем же здесь хозяин? Ведь он не душил младенца в лесу!
     Маргарита, не переставая улыбаться  и качать правой рукой, острые ногти
левой запустила в Бегемотово ухо и зашептала ему:
     -- Если ты, сволочь, еще раз позволишь себе впутаться в разговор...
     Бегемот как-то не по-бальному вспискнул и захрипел:
     -- Королева... ухо вспухнет... Зачем же  портить бал вспухшим ухом?.. Я
говорил юридически... с юридической точки... Молчу, молчу... Считайте, что я
не кот, а рыба, только оставьте ухо.
     Маргарита  выпустила ухо, и  назойливые, мрачные  глаза оказались перед
ней.
     --  Я счастлива,  королева-хозяйка,  быть приглашенной  на великий  бал
полнолуния.
     -- А я,  --  ответила  ей Маргарита, --  рада вас  видеть. Очень  рада.
Любите ли вы шампанское?
     --  Что  вы изволите  делать,  королева?!  --  отчаянно,  но  беззвучно
вскричал на ухо Маргарите Коровьев, -- получится затор!
     --  Я люблю,  --  моляще  говорила женщина  и  вдруг механически  стала
повторять: -- Фрида, Фрида, Фрида! Меня зовут Фрида, о королева!
     -- Так вы  напейтесь сегодня  пьяной, Фрида, и ни о  чем не думайте, --
сказала Маргарита.
     Фрида протянула обе руки к Маргарите, но Коровьев и Бегемот очень ловко
подхватили ее под руки, и ее затерло в толпе.
     Теперь снизу  уже стеною шел народ, как бы штурмуя площадку, на которой
стояла Маргарита. Голые женские тела поднимались  между фрачными  мужчинами.
На Маргариту наплывали их смуглые, и белые, и цвета кофейного зерна, и вовсе
черные тела.  В волосах рыжих, черных, каштановых, светлых,  как  лен, --  в
ливне света играли и плясали, рассыпали искры драгоценные камни. И как будто
кто-то  окропил  штурмующую  колонну мужчин  капельками света,  -- с  грудей
брызгали светом бриллиантовые запонки. Теперь  Маргарита ежесекундно ощущала
прикосновение губ к колену, ежесекундно вытягивала вперед руку  для поцелуя,
лицо ее стянуло в неподвижную маску привета.
     -- Я  в восхищении, --  монотонно пел  Коровьев,  --  мы в  восхищении,
королева в восхищении.
     -- Королева в восхищении, -- гнусил за спиною Азазелло.
     -- Я восхищен, -- вскрикивал кот.
     -- Маркиза, -- бормотал Коровьев, -- отравила отца, двух братьев и двух
сестер  из-за наследства! Королева в восхищении!  Госпожа  Минкина,  ах, как
хороша!  Немного нервозна. Зачем  же  было жечь горничной лицо  щипцами  для
завивки!  Конечно,  при  этих  условиях  зарежут!  Королева   в  восхищении!
Королева,  секунду внимания:  император  Рудольф,  чародей  и  алхимик.  Еще
алхимик  -- повешен. Ах, вот и она!  Ах, какой чудесный публичный  дом был у
нее  в Страсбурге! Мы в восхищении! Московская портниха, мы все ее любим  за
неистощимую  фантазию,  держала  ателье и  придумала  страшно смешную штуку:
провертела две круглые дырочки в стене...
     -- А дамы не знали? -- спросила Маргарита.
     --  Все  до  одной  знали,  королева,  --  отвечал  Коровьев,  --  я  в
восхищении.  Этот двадцатилетний  мальчуган с  детства  отличался  странными
фантазиями, мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал
ее в публичный дом.
     Снизу текла река. Конца этой реке не было видно. Источник ее, громадный
камин, продолжал ее питать. Так прошел час и пошел второй час. Тут Маргарита
стала замечать,  что цепь ее  сделалась  тяжелее, чем  была. Что-то странное
произошло и с рукой. Теперь перед тем, как поднять ее, Маргарите приходилось
морщиться.  Интересные  замечания Коровьева перестали занимать Маргариту.  И
раскосые монгольские глаза,  и лица белые и черные  сделались безразличными,
по  временам сливались,  а воздух  между  ними  почему-то  начинал дрожать и
струиться.  Острая боль, как  от иглы, вдруг пронзила правую руку Маргариты,
и, стиснув  зубы, она  положила локоть на  тумбу.  Какой-то  шорох,  как  бы
крыльев по  стенам, доносился теперь сзади  из залы, и было понятно, что там
танцуют неслыханные полчища гостей, и Маргарите казалось, что даже массивные
мраморные,  мозаичные  и хрустальные полы в  этом  диковинном зале  ритмично
пульсируют.
     Ни Гай Кесарь Калигула,  ни  Мессалина уже не заинтересовали Маргариту,
как  не заинтересовал ни один  из королей, герцогов,  кавалеров,  самоубийц,
отравительниц,  висельников  и   сводниц,  тюремщиков  и  шулеров,  палачей,
доносчиков,   изменников,  безумцев,  сыщиков,  растлителей.  Все  их  имена
спутались в голове, лица слепились  в одну  громадную лепешку, и только одно
сидело мучительно в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой,
лицо Малюты Скуратова. Ноги Маргариты подгибались, каждую минуту она боялась
заплакать. Наихудшие страдания ей причиняло правое колено, которое целовали.
Оно распухло, кожа на  нем посинела, несмотря на  то, что несколько раз рука
Наташи появлялась  возле  этого колена с  губкой и  чем-то душистым обтирала
его. В конце  третьего  часа Маргарита глянула вниз совершенно  безнадежными
глазами и радостно дрогнула: поток гостей редел.
     -- Законы бального съезда одинаковы,  королева, -- шептал  Коровьев, --
сейчас  волна начнет спадать. Клянусь,  что мы терпим  последние минуты. Вот
группа  Брокенских  гуляк. Они всегда  приезжают последними. Ну да, это они.
Два пьяных вампира... Все? Ах нет, вот еще один. Нет, двое!
     По лестнице подымались двое последних гостей.
     --  Да  это  кто-то  новенький,  --  говорил  Коровьев,  щурясь  сквозь
стеклышко,  --  ах  да, да. Как-то  раз Азазелло  навестил его и за коньяком
нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого
он чрезвычайно опасался.  И  вот он велел своему знакомому, находящемуся  от
него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.
     -- Как его зовут? -- спросила Маргарита.
     -- А, право, я сам еще не знаю, -- ответил Коровьев, -- надо спросить у
Азазелло.
     -- А кто это с ним?
     -- А  вот  этот  самый исполнительный  его подчиненный.  Я восхищен! --
прокричал Коровьев последним двум.
     Лестница опустела. Из осторожности подождали еще  немного. Но из камина
более никто не выходил.
     Через секунду, не понимая, как это случилось, Маргарита оказалась в той
же комнате  с бассейном  и  там,  сразу  заплакав  от  боли  в руке и  ноге,
повалилась прямо на пол. Но Гелла и Наташа, утешая ее, опять повлекли ее под
кровавый душ, опять размяли ее тело, и Маргарита вновь ожила.
     -- Еще, еще, королева Марго,  --  шептал появившийся рядом Коровьев, --
надо облететь залы, чтобы почтенные гости не чувствовали себя брошенными.
     И  Маргарита  вновь вылетела из  комнаты  с  бассейном.  На  эстраде за
тюльпанами, где  играл оркестр  короля вальсов, теперь  бесновался обезьяний
джаз. Громадная,  в лохматых  бакенбардах  горилла  с трубой в руке,  тяжело
приплясывая,  дирижировала. В один  ряд сидели орангутанги, дули в блестящие
трубы. На плечах у них верхом поместились веселые шимпанзе с гармониями. Два
гамадрила в гривах, похожих на львиные,  играли  на роялях, и этих роялей не
было  слышно в  громе и писке и  буханьях саксофонов, скрипок и  барабанов в
лапах  гиббонов,  мандрилов  и  мартышек.  На  зеркальном  полу  несчитанное
количество пар,  словно  слившись, поражая  ловкостью  и  чистотой движений,
вертясь в  одном направлении,  стеною шло, угрожая все смести на своем пути.
Живые атласные бабочки ныряли над танцующими полчищами,  с потолков сыпались
цветы.  В капителях колонн, когда погасало электричество, загорались мириады
светляков, а в воздухе плыли болотные огни.
     Потом   Маргарита  оказалась   в  чудовищном  по   размерам   бассейне,
окаймленном колоннадой. Гигантский черный нептун выбрасывал из пасти широкую
розовую  струю.  Одуряющий запах  шампанского  подымался  из бассейна. Здесь
господствовало  непринужденное  веселье.  Дамы,  смеясь,  сбрасывали  туфли,
отдавали сумочки своим кавалерам или неграм,  бегающим с простынями в руках,
и с криком ласточкой бросались в  бассейн.  Пенные столбы взбрасывало вверх.
Хрустальное дно бассейна  горело  нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в
нем  видны  были  серебристые  плавающие  тела.   Выскакивали   из  бассейна
совершенно пьяными. Хохот звенел под колоннами и гремел, как в бане.
     Во всей этой кутерьме запомнилось одно совершенно пьяное женское лицо с
бессмысленными,  но и  в  бессмысленности  умоляющими глазами, и вспомнилось
одно слово -- "Фрида"! Голова Маргариты начала  кружиться от запаха вина,  и
она уже  хотела  уходить, как  кот устроил  в  бассейне  номер,  задержавший
Маргариту. Бегемот наколдовал чего-то у пасти Нептуна, и тотчас с шипением и
грохотом  волнующаяся масса  шампанского  ушла  из бассейна,  а Нептун  стал
извергать не играющую, не пенящуюся волну темно-желтого цвета. Дамы с визгом
и воплем:
     -- Коньяк! --  кинулись от краев бассейна за  колонны. Через  несколько
секунд бассейн был полон, и кот, трижды перевернувшись в воздухе,  обрушился
в  колыхающийся  коньяк. Вылез  он,  отфыркиваясь,  с  раскисшим  галстуком,
потеряв  позолоту  с   усов  и  свой   бинокль.  Примеру  Бегемота  решилась
последовать  только  одна,  та  самая  затейница-портниха,  и  ее   кавалер,
неизвестный молодой мулат.  Оба  они бросились  в  коньяк,  но тут  Коровьев
подхватил Маргариту под руку, и они покинули купальщиков.
     Маргарите показалось, что она пролетела где-то, где видела  в громадных
каменных  прудах  горы  устриц.  Потом  она  летала  над стеклянным полом  с
горящими под ним адскими топками и мечущимися между ними дьявольскими белыми
поварами. Потом где-то  она,  уже  переставая  что-либо  соображать,  видела
темные  подвалы,  где  горели  какие-то светильники,  где  девушки  подавали
шипящее  на  раскаленных  углях  мясо,  где  пили из  больших  кружек за  ее
здоровье. Потом она видела белых медведей, игравших на гармониках и пляшущих
камаринского на эстраде. Фокусника-саламандру,  не сгоравшего в камине...  И
во второй раз силы ее стали иссякать.
     --  Последний  выход,  -- прошептал ей  озабоченно  Коровьев,  --  и мы
свободны.
     Она в сопровождении Коровьева опять оказалась в бальном зале, но теперь
в нем  не танцевали,  и гости  несметной толпой  теснились  между колоннами,
оставив  свободной  середину  зала.  Маргарита  не  помнила,  кто  помог  ей
подняться   на   возвышение,   появившееся   посередине   этого   свободного
пространства  зала. Когда  она  взошла на  него,  она,  к  удивлению своему,
услышала,  как  где-то бьет  полночь,  которая давным-давно,  по  ее  счету,
истекла. С  последним  ударом  неизвестно откуда слышавшихся часов  молчание
упало  на  толпы гостей.  Тогда  Маргарита опять увидела  Воланда. Он  шел в
окружении Абадонны, Азазелло и еще нескольких похожих на Абадонну,  черных и
молодых.   Маргарита  теперь  увидела,  что  напротив  ее   возвышения  было
приготовлено  другое возвышение  для  Воланда. Но он  им  не воспользовался.
Поразило  Маргариту то,  что Воланд вышел в  этот последний великий выход на
балу  как раз в том самом виде,  в каком был  в  спальне.  Все та же грязная
заплатанная  сорочка  висела на его  плечах,  ноги были в  стоптанных ночных
туфлях.  Воланд был со шпагой, но этой обнаженной шпагой он пользовался  как
тростью,  опираясь  на  нее.  Прихрамывая, Воланд остановился  возле  своего
возвышения, и сейчас же Азазелло оказался перед ним с блюдом в  руках,  и на
этом блюде Маргарита увидела отрезанную голову человека с выбитыми передними
зубами.  Продолжала стоять полнейшая тишина,  и  ее прервал только  один раз
далеко  послышавшийся, непонятный  в  этих  условиях  звонок, как  бывает  с
парадного хода.
     -- Михаил Александрович, -- негромко обратился Воланд к голове, и тогда
веки  убитого  приподнялись, и  на мертвом  лице  Маргарита,  содрогнувшись,
увидела живые, полные мысли и страдания глаза. -- Все сбылось, не правда ли?
-- продолжал  Воланд,  глядя в глаза  головы, --  голова отрезана  женщиной,
заседание не  состоялось, и живу я в вашей  квартире. Это -- факт. А факт --
самая  упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует  дальнейшее, а  не этот
уже свершившийся факт. Вы  всегда были горячим проповедником той теории, что
по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается  в золу и
уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в  присутствии моих гостей, хотя
они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша  теория и
солидна и остроумна. Впрочем, ведь  все теории стоят одна другой. Есть среди
них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же
это!  Вы  уходите  в  небытие, а  мне радостно будет  из чаши, в которую  вы
превращаетесь,  выпить  за  бытие. --  Воланд  поднял  шпагу. Тут же покровы
головы  потемнели и съежились,  потом отвалились кусками, глаза  исчезли,  и
вскоре  Маргарита  увидела  на блюде желтоватый,  с  изумрудными  глазами  и
жемчужными  зубами, на золотой  ноге,  череп.  Крышка  черепа  откинулась на
шарнире.
     -- Сию секунду,  мессир,  --  сказал  Коровьев, заметив  вопросительный
взгляд Воланда, -- он предстанет перед вами. Я слышу в этой гробовой тишине,
как скрипят его  лакированные туфли и как звенит бокал,  который он поставил
на стол, последний раз в этой жизни выпив шампанское. Да вот и он.
     Направляясь к Воланду, вступал в зал  новый одинокий  гость.  Внешне он
ничем не отличался от многочисленных  остальных гостей-мужчин, кроме одного:
гостя буквально шатало от волнения, что было видно даже издали. На его щеках
горели  пятна, и глаза бегали в  полной  тревоге. Гость был ошарашен, и  это
было вполне естественно: его поразило все, и главным образом, конечно, наряд
Воланда.
     Однако встречен был гость отменно ласково.
     -- А, милейший барон Майгель, -- приветливо улыбаясь,  обратился Воланд
к гостю, у которого глаза  вылезали на лоб, -- я счастлив рекомендовать вам,
--  обратился Воланд к гостям,  --  почтеннейшего  барона Майгеля, служащего
зрелищной    комиссии    в    должности    ознакомителя     иностранцев    с
достопримечательностями столицы.
     Тут  Маргарита  замерла,  потому  что  узнала  вдруг  этого Майгеля. Он
несколько раз попадался ей в театрах Москвы и в ресторанах. "Позвольте... --
подумала Маргарита, -- он, стало  быть,  что ли,  тоже умер?" Но дело тут же
разъяснилось.
     -- Милый барон, -- продолжал  Воланд,  радостно  улыбаясь,  --  был так
очарователен, что,  узнав о моем  приезде в Москву, тотчас позвонил ко  мне,
предлагая  свои услуги  по  своей специальности,  то есть по ознакомлению  с
достопримечательностями.  Само   собою  разумеется,  что   я  был   счастлив
пригласить его к себе.
     В  это время  Маргарита  видела, как Азазелло  передал  блюдо с черепом
Коровьеву.
     --  Да,  кстати,  барон,  --  вдруг  интимно  понизив голос, проговорил
Воланд, --  разнеслись слухи о чрезвычайной вашей любознательности. Говорят,
что  она,  в сочетании с  вашей не менее  развитой  разговорчивостью,  стала
привлекать  всеобщее внимание. Более того,  злые языки уже уронили слово  --
наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это  приведет вас
к печальному концу не далее, чем через месяц. Так вот, чтобы избавить вас от
этого   томительного  ожидания,   мы  решили  прийти   к  вам   на   помощь,
воспользовавшись  тем обстоятельством,  что  вы напросились ко мне  в  гости
именно с целью подсмотреть и подслушать все, что можно.
     Барон стал бледнее, чем  Абадонна,  который был исключительно бледен по
своей природе, а  затем произошло  что-то странное.  Абадонна оказался перед
бароном и на  секунду  снял свои очки.  В тот же  момент что-то сверкнуло  в
руках  Азазелло, что-то негромко  хлопнуло как в  ладоши, барон стал  падать
навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и
жилет.  Коровьев подставил чашу  под  бьющуюся струю и передал наполнившуюся
чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.
     -- Я пью  ваше здоровье, господа,  -- негромко сказал Воланд  и, подняв
чашу, прикоснулся к ней губами.
     Тогда  произошла  метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и  стоптанные
туфли.  Воланд  оказался в  какой-то черной  хламиде со  стальной шпагой  на
бедре.  Он  быстро приблизился к Маргарите,  поднес  ей чашу и  повелительно
сказал:
     -- Пей!
     У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но  чаша оказалась уже у ее
губ, и чьи-то голоса, а чьи -- она не разобрала, шепнули в оба уха:
     -- Не бойтесь, королева...  Не бойтесь, королева,  кровь  давно ушла  в
землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.
     Маргарита, не раскрывая глаз, сделала глоток, и сладкий ток пробежал по
ее жилам,  в  ушах начался  звон.  Ей  показалось,  что кричат оглушительные
петухи,  что  где-то  играют марш.  Толпы гостей стали терять  свой облик. И
фрачники и  женщины  распались  в прах. Тление на  глазах Маргариты охватило
зал,  над  ним  потек  запах  склепа. Колонны распались,  угасли  огни,  все
съежилось, и не стало никаких фонтанов,  тюльпанов и камелий. А просто было,
что  было --  скромная  гостиная ювелирши,  и  из  приоткрытой в  нее  двери
выпадала полоска света. И в эту приоткрытую дверь и вошла Маргарита.