Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена

     На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых
красивых зданий в Москве,  здания, построенного около полутораста лет назад,
находились  двое: Воланд и  Азазелло. Они не  были видны снизу, с улицы, так
как  их  закрывала  от  ненужных  взоров  балюстрада с  гипсовыми  вазами  и
гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
     Воланд  сидел на складном табурете,  одетый в  черную свою  сутану. Его
длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы
вертикально,  так  что  получились  солнечные  часы. Тень шпаги  медленно  и
неуклонно удлинялась,  подползая к черным  туфлям на  ногах сатаны.  Положив
острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав  одну  ногу под
себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное  сборище дворцов, гигантских
домов  и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своим
современным  нарядом,  то  есть пиджаком, котелком,  лакированными  туфлями,
одетый,  как  и  Воланд,  в  черное, неподвижно  стоял  невдалеке от  своего
повелителя, так же как и он не спуская глаз с города.
     Воланд заговорил:
     -- Какой интересный город, не правда ли?
     Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
     -- Мессир, мне больше нравится Рим!
     -- Да, это дело вкуса, -- ответил Воланд.
     Через некоторое время опять раздался его голос:
     -- А отчего этот дым там, на бульваре?
     -- Это горит Грибоедов, -- ответил Азазелло.
     -- Надо полагать,  что  это  неразлучная парочка,  Коровьев  и Бегемот,
побывала там?
     -- В этом нет никакого сомнения, мессир.
     Опять наступило молчание, и оба  находящихся  на террасе глядели, как в
окнах,  повернутых на запад,  в  верхних этажах громад зажигалось изломанное
ослепительное  солнце. Глаз  Воланда горел так же, как  одно из  таких окон,
хотя Воланд был спиною к закату.
     Но тут что-то заставило  Воланда  отвернуться от города и обратить свое
внимание на круглую башню, которая была  у него за спиною на крыше. Из стены
ее  вышел  оборванный,  выпачканный  в глине  мрачный  человек  в  хитоне, в
самодельных сандалиях, чернобородый.
     -- Ба! --  воскликнул Воланд, с насмешкой глядя  на вошедшего, -- менее
всего можно  было ожидать  тебя здесь!  Ты с  чем  пожаловал,  незваный,  но
предвиденный гость?
     --  Я к  тебе,  дух  зла  и  повелитель  теней,  --  ответил  вошедший,
исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
     -- Если  ты ко мне,  то  почему же ты не  поздоровался  со мной, бывший
сборщик податей? -- заговорил Воланд сурово.
     --  Потому  что  я не хочу, чтобы ты  здравствовал,  -- ответил  дерзко
вошедший.
     -- Но тебе придется примириться  с этим, -- возразил Воланд, и  усмешка
искривила его рот, --  не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил
нелепость, и я тебе скажу, в чем она, --  в  твоих  интонациях.  Ты произнес
свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли
ты так  добр подумать  над вопросом: что бы  делало твое  добро,  если бы не
существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь
тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени
от  деревьев и от живых существ.  Не  хочешь ли ты ободрать весь земной шар,
снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться
голым светом? Ты глуп.
     -- Я не буду с тобой спорить, старый софист, -- ответил Левий Матвей.
     --  Ты  и не можешь  со мной спорить,  по той причине,  о которой я уже
упомянул, -- ты глуп, -- ответил Воланд и спросил: -- Ну, говори кратко,  не
утомляя меня, зачем появился?
     -- Он прислал меня.
     -- Что же он велел передать тебе, раб?
     -- Я не раб, -- все  более озлобляясь, ответил Левий Матвей,  --  я его
ученик.
     --  Мы  говорим с тобой на  разных  языках,  как  всегда,  -- отозвался
Воланд, -- но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...
     --  Он прочитал сочинение  мастера,  --  заговорил Левий Матвей,  --  и
просит тебя, чтобы  ты  взял с собою мастера и наградил его покоем.  Неужели
это трудно тебе сделать, дух зла?
     --  Мне ничего не трудно  сделать, --  ответил Воланд,  --  и тебе  это
хорошо известно. -- Он помолчал и добавил: --  А что  же вы не  берете его к
себе, в свет?
     -- Он  не  заслужил  света, он  заслужил  покой, --  печальным  голосом
проговорил Левий.
     -- Передай, что будет  сделано,  -- ответил  Воланд  и прибавил, причем
глаз его вспыхнул: -- И покинь меня немедленно.
     --  Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли
бы тоже, -- в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
     -- Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
     Левий  Матвей после этого исчез,  а  Воланд подозвал к себе  Азазелло и
приказал ему:
     -- Лети к ним и все устрой.
     Азазелло покинул террасу,  и Воланд остался один. Но одиночество его не
было продолжительным. Послышался на плитах  террасы  стук шагов и оживленные
голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при
толстяке не было,  а нагружен он был другими предметами.  Так,  под мышкой у
него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут
поварской,  наполовину обгоревший халат,  а в другой  руке он держал цельную
семгу в  шкуре  и с  хвостом. От  Коровьева  и  Бегемота  несло  гарью, рожа
Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела.
     -- Салют,  мессир, -- прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал
семгой.
     -- Очень хороши, -- сказал Воланд.
     --  Мессир, вообразите, -- закричал возбужденно и радостно Бегемот,  --
меня за мародера приняли!
     -- Судя по принесенным тобою предметам, --  ответил Воланд,  поглядывая
на ландшафтик, -- ты и есть мародер.
     -- Верите ли, мессир... -- задушевным голосом начал Бегемот.
     -- Нет, не верю, -- коротко ответил Воланд.
     --  Мессир, клянусь, я делал  героические попытки спасти  все, что было
можно, и вот все, что удалось отстоять.
     -- Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? -- спросил Воланд.
     Оба,  и Коровьев  и  Бегемот, развели руками,  подняли глаза к  небу, а
Бегемот вскричал:
     -- Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали...
     -- И вдруг -- трах, трах! -- подхватил Коровьев,  -- выстрелы! Обезумев
от  страха, мы  с  Бегемотом кинулись  бежать на бульвар, преследователи  за
нами, мы кинулись к Тимирязеву!
     -- Но  чувство долга,  --  вступил Бегемот, -- побороло  наш  постыдный
страх, и мы вернулись!
     --  Ах, вы  вернулись? -- сказал Воланд,  -- ну, конечно, тогда  здание
сгорело дотла.
     --  Дотла!  --  горестно подтвердил  Коровьев,  -- то  есть  буквально,
мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!
     -- Я  устремился,  -- рассказывал  Бегемот, --  в зал заседаний, -- это
который с колоннами, мессир, --  рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах,
мессир, моя  жена, если б только она у  меня была,  двадцать  раз  рисковала
остаться  вдовой! Но,  к счастью, мессир, я  не женат, и скажу вам  прямо --
счастлив, что не женат.  Ах, мессир,  можно ли променять холостую свободу на
тягостное ярмо!
     -- Опять началась какая-то чушь, -- заметил Воланд.
     -- Слушаю и продолжаю, -- ответил кот,  -- да-с,  вот ландшафтик. Более
ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в
кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я
сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на
вашем лице.
     -- А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? -- спросил
Воланд.
     -- Я  помогал  пожарным,  мессир,  --  ответил  Коровьев,  указывая  на
разорванные брюки.
     -- Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.
     -- Оно будет построено, мессир, --  отозвался Коровьев, -- смею уверить
вас в этом.
     -- Ну, что  ж,  остается  пожелать, чтобы оно  было  лучше прежнего, --
заметил Воланд.
     -- Так и будет, мессир, -- сказал Коровьев.
     -- Уж вы мне верьте, -- добавил кот, -- я форменный пророк.
     -- Во всяком  случае, мы явились, мессир, -- докладывал  Коровьев, -- и
ждем ваших распоряжений.
     Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча,
один, повернувшись  спиной к своей свите,  глядел вдаль.  Потом он отошел от
края, опять опустился на свой табурет и сказал:
     --  Распоряжений никаких не  будет --  вы исполнили все,  что могли,  и
более  в ваших услугах я пока  не нуждаюсь. Можете  отдыхать.  Сейчас придет
гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся
в путь.
     -- Очень  хорошо,  мессир, -- ответили оба гаера и  скрылись  где-то за
круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.
     Гроза, о которой говорил Воланд, уже  скоплялась  на горизонте.  Черная
туча поднялась  на  западе и до половины отрезала  солнце. Потом она накрыла
его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно.
     Эта тьма, пришедшая с запада,  накрыла  громадный город. Исчезли мосты,
дворцы.  Все пропало, как будто этого никогда  не было  на  свете. Через все
небо пробежала одна огненная нитка. Потом город  потряс удар. Он повторился,
и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.