Ураган сотрясал  тонкие  стены  тропической  постройки.  Слабому,
точно ребенок,  Иверневу мерещились  могучие  ветры  Гималайских  гор.
Чередой  проходили  в  памяти  образы прекрасного Кашмира,  качались и
дрожали,  будто в мираже,  и пропадали, развеиваясь на стенах комнаты,
затянутых светлой тканью.  Подолгу стоял перед ним и часто возвращался
один, видимо, накрепко врезавшийся в память пейзаж.
     Высоко в горах, за пределами лесов, находилась долина, засыпанная
камнем и обставленная  гигантскими  хребтами.  От  нее  отходила  вбок
исполинская промоина,  крутая,  как воронка, врезанная глубоко в стену
снегового кряжа.  У самого устья ее стояла маленькая деревушка - всего
пять домиков и одно заботливо выращенное деревцо.  С вершины перевала,
откуда  смотрел  Ивернев,  домишки  казались  немногим  большими,  чем
обломки  скал,  щедро  насыпанные  с левого борта долины.  Вверху,  на
непомерной  высоте,  вихрилась  буря,  вздымавшая   блестящее   облако
снеговой пыли,  полупрозрачным покровом ползущее вниз.  Яркое солнце и
глубокое  синее  небо  отражались  от   колоссальных   языков   снега,
спускавшихся  между  черным  хаосом  иззубренных  скал  почти до устья
боковой воронки.  Дно долины направо и налево  насколько  хватал  глаз
было   однообразно  серым,  как  может  быть  сер  однородный  камень,
исторгнутый из рассеченных недр горы.  Эта почти пугающая необъятность
каменного моря,  гигантских скалистых стен и голубоватых ослепительных
снегов окружала ничтожные  жилища  человека,  такие  хрупкие,  что  их
делалось жаль, точно несчастное живое существо.
     Но в домах жили гордые, сильные и уверенные люди, будто рожденные
этими   грозными  горами.  Когда  он  думал  об  этих  людях,  лежа  в
полусне-полубреду,  его охватывало лихорадочное  возбуждение.  Он  был
несказанно счастлив, что они там живут и что они такие.
     Болезнь оставляла его,  но впереди все еще  предстояло  несколько
дней беспомощного лежания в постели.  Скверный паратиф, подхваченный в
тысячелетнем,  колодце   когда,   поддаваясь   минутной   слабости   и
нестерпимой жажде, он решился напиться сырой воды.
     Новые друзья не отдали его в больницу,  а  организовали  отличный
медицинский  уход,  наняв  двух  юных  и невероятно строгих медсестер,
которых сопровождал смешливый и  лукавый  "брат  милосердия".  Врач  -
толстый,  маленький,  всегда  потный  -  посещал  геолога каждый день,
приезжая на смрадно дымящем старом автомобиле,  которым он управлял со
сноровкой, достойной профессионального гонщика.
     Все шло хорошо, только Ивернев нервничал, злился на себя и судьбу
из-за нелепой болезни.  Он давно должен был быть в Дели,  где ждут его
телеграмма и письма от Андреева и Сугорина,  вероятно, и Гирина. Очень
может  быть,  что разгадка отцовской тайны,  людей с кольцами и черной
короны находится там,  в этих ничего  не  значащих  для  других  людей
ответах на его телеграмму.
     Удивительно, какие  хорошие   люди   окружали   его!   Итальянцы,
индийский  художник  Рамамурти  и  его  прекрасная  жена отложили свой
отъезд в Дели,  чтобы дождаться его выздоровления.  Чезаре погибал  от
любопытства  в  ожидании  ответа  из  России.  И не только любопытство
удерживало его.  Если бы загадка черной короны как-то прояснилась,  он
знал бы,  каковы могут быть последствия странной болезни Леа. Недавнее
нападение наемных похитителей свидетельствовало, что тень, появившаяся
за  спиной  итальянца  в  Кейптауне,  последовала за ним сюда,  в этот
большой индийский город.  По здравому смыслу всем надо было уехать, но
они  медлили.  Может быть,  в этом была повинна Сандра,  проникшаяся к
русскому геологу глубокой симпатией.
     Как-то в  приступе  меланхолии,  вызванной  усталостью  и  полным
отсутствием каких-либо вестей о Тате - мать писала обо всем, только не
о  том,  что  было  всего важнее для ее сына,  - он рассказал Сандре о
причине своей тоски. И Сандра нашла в чем-то сходство в своей судьбе и
трагедии Ивернева.  От Андреа долго не было писем,  и ей казалось, что
он исчез так же бесследно,  как и Тата. В компании двух счастливых пар
Сандра  иногда тосковала по своему храброму рыцарю и принялась опекать
Ивернева.  Может быть,  скорой поправкой он был обязан  ей,  ежедневно
навещавшей и развлекавшей его.
     А сегодня  Сандра  принесла  телеграмму  из  Дели,  извещавшую  о
приезде туда доктора Гирина.  Чтобы не волновать мать,  Ивернев ничего
не сообщил о болезни, и Гирин приглашал его повидаться. Ивернев тут же
продиктовал  Сандре  телеграмму:  "Лежу  больной Мадрасе,  очень нужно
увидеться,  захватите  почту   посольстве   дорога   самолетом   будет
оплачена". Последнее Ивернев добавил, зная о весьма скромных достатках
ученых,  приезжающих на конгрессы.  Его собственный заработок был куда
больше.  Вряд  ли  посещение  Мадраса  входило  в  планы  Гирина,  как
большинство приезжавших на конференции русских, он должен был посетить
лишь Бомбей и Калькутту.
     Но Ивернев ошибался - после конференции  в  Дели  Гирина  повезли
именно в Мадрас.
     Ивернев в первый раз сел на постели,  и  это  событие  совпало  с
появлением   Гирина.  Доктор  вошел,  еще  более  громоздкий  в  белом
просторном костюме с непривычной и явно мешавшей ему шляпой в руке,  в
сопровождении  невысокой  загорелой  молодой  женщины,  большеглазой и
черноволосой, оказавшейся его женой.
     Гирин с наслаждением подставил лицо вентилятору.  Сима,  несмотря
на узкое платье, казалось, не чувствовала зноя, и ее гладкая кожа была
сухой.  Такой  же  способностью  переносить  жару  удивляла Ивернева и
Тиллоттама.
     Начались расспросы о Москве,  родных и знакомых,  о всем том, что
показалось  бы  незначащим  иностранцу,  но   столь   же   важно   для
встретившихся  соотечественников,  как те обычные,  но полные скрытого
смысла слова, какими обмениваются влюбленные. Вспомнив что-то, Ивернев
вдруг замолк,  и Гирин, понимающе кивнув, извлек из кармана пакет. Тот
нетерпеливо разорвал обертку, начал читать. Гирин встал, и они с женой
направились на веранду.
     - Простите,  Иван Родионович! - От смущения слабый голос Ивернева
стал еще тише.  - И Серафима Юрьевна. Я так давно и с нетерпением ждал
вестей, что забыл приличия.
     - Пустое.  Тем  более что там есть действительно интересные вещи.
Прочтите,  тогда и я добавлю немного. Я выполнил вашу просьбу, правда,
с ничтожным результатом.  - Гирин прикрыл за собою легкую дверь, и они
с Симой спустились по каменным ступеням в крошечный садик.
     - С этой стороны тень и ветер с моря.  Жарко тут для нашего брата
северянина,  а ведь я всегда легко переносил жару.  Как тебе ничего не
делается? Горжусь и завидую. Вот это настоящая терморегуляция!
     - Слишком  много   занимался   в   последний   год   этой   самой
терморегуляцией, - укорила Сима, - только теоретически.
     - Сознаюсь, - Сима поцеловала Гирина, поднявшись на носки и обняв
его закинутыми за шею руками.
     - За что?  - спросил Гирин,  ладонями отводя назад  ее  волосы  и
касаясь маленьких ушей, которые он так любил.
     - Когда мужчины перестанут задавать  этот  вопрос?  От  пещер  мы
дошли до звездолетов, и все по-прежнему...
     - Традиция неплоха!  - расхохотался Гирин.
     С громким  шуршанием  гравия  у  ворот  затормозил низкий зеленый
автомобиль.
     - Без сомнения, гости к Иверневу, - шепнула Сима, как будто здесь
кто-нибудь мог понять русскую речь.
     - Д-да!  -  поморщился  Гирин.  -  Беда  мне,  если кто-нибудь не
говорит по-английски!
     - Опять позднее раскаяние.
     - Сознательно предпочел лишний шаг в  науке  совершенствованию  в
языках!  И  в  общем  ничего  страшного,  стоило.  Я  не намерен много
странствовать по загранице, английского хватит.
     Из автомобиля  вышло  много  людей.  Три  женщины:  две   дочерна
загорелые европеянки и очень смуглая дочь Индии, казавшаяся еще темнее
в черном сари.  Четверо мужчин - два индийца,  два европейца, в каждой
паре - старик и молодой.
     - Целая   делегация   почтила  выздоровление  нашего  геолога,  -
ухмыльнулся Гирин, - очевидно, Ивернев пользуется успехом.
     Хозяин дома и приехавшие были давно знакомы,  и непринужденность,
установившаяся между ними,  несколько нарушалась присутствием  Гирина,
Симы и стройного старика с густой, как у сикха, бородой, необыкновенно
величественного в высоком белом тюрбане.  Художник Рамамурти  объявил,
что  это  его гуру - профессор истории искусств Витаркананда.  Ивернев
кое-что знал о роли ученого в жизни Даярама и приподнялся на  постели,
чтобы  почтительно  приветствовать  Витаркананду.  Но  старик с женски
нежной заботой заставил его улечься и  несколько  раз  провел  концами
пальцев  по  лбу  и вискам больного.  Приятное чувство покоя и доверия
охватило Ивернева, он на минуту закрыл глаза.
     - Его  нельзя  утомлять!  - нахмурилась Сандра,  восхитившая Симу
своей уверенной красотой.
     Однако после того как жена индийского художника откинула на плечи
свое тонкое покрывало,  низко  поклонилась  больному  и  потом,  чисто
европейским жестом,  подала ему обе обнаженные до плеч руки,  Сима уже
не могла смотреть ни на кого больше. А оба художника, Даярам и Чезаре,
присматривались к редкой в Индии представительнице прекрасного пола из
далекой России.
     Никто из  них,  кроме  Ивернева,  не  замечал,  что  двое  ученых
смотрели друг другу прямо в глаза с той  прямотой,  какая  может  быть
только у больших друзей или смертельных врагов.
     Едва Витаркананда, успокоив геолога, повернулся к присутствующим,
как   встретил  изучающий  взгляд  русского  врача.  Слегка  приподняв
изломанные  смоляные  брови  над  глубокими  темными  глазами,  индиец
вопросительно  посмотрел  в  бледно-голубые,  как  тибетские  снега на
рассвете,  глаза  русского.  Несколько  минут  длился  их   никем   не
замеченный   поединок,  или,  вернее,  проба  сил,  пока  Витаркананда
вполголоса не спросил Гирина:
     - Вы из стоящих на пути?
     - Если вы разумеете под путем науку - да, если йогу - нет.
     Профессор скрыл улыбку под широкими седыми усами.
     - Каждый  ученый,  если  он  истинный   ученый,   бесстрашный   и
отрешенный познаватель правды,  и есть жнани-йог с дисциплиной мысли и
воли.
     - Трудно  самому  определить,  истинный ли я ученый,  но стараюсь
служить науке по мере сил и без корысти.
     - Я вижу,- ответил Витаркананда, - так же как вижу, что она, - он
перевел взгляд на Симу,  - прошла  немало  ступеней  Гхеранда  Самхита
(профессор употребил тантрическое название хатха-йоги).
     - Уверен, что жена не думала об этом, - улыбнулся Гирин.
     - У  вас  в  России,  да  и  вообще  на  Западе немало людей,  не
подозревающих,  что  они   йоги,   но   достигших   таких   же   высот
совершенствования и понимания.
     Громкое восклицание Леа прервало их неторопливый разговор. Сандра
перевела быстрый поток итальянских слов.
     - Леа  говорит,  что  давно  мечтала  увидеть  поближе  одну   из
удивительных русских гимнасток!
     - Я хоть  и  русская  гимнастка,  но  меня  нельзя  причислять  к
замечательным нашим девушкам,  победившим в Риме, - ответила Сима, - я
одна из мастеров спорта,  каких у нас много тысяч.  И  это  правда,  а
вовсе не скромность.
     - Все равно, вы мне нравитесь! - заявила Леа, беря Симу под руку.
- Смотри, Чезаре, она тоже маленькая, как и я, разве чуть выше.
     - Немного, всего сантиметров на пять!
     - Я привыкла к мужскому презрению,  - вздохнула Леа,  - но должна
тебе заметить,  что неприлично проглядывать  глаза,  как  ты  делаешь.
Сначала с Тамой,  теперь вот с русской.  В первую же встречу! Думаешь,
если ты художник, так тебе все дозволено? А дальше что будет?
     - А  дальше  будет  вот  что.  -  Чезаре  поднялся.  - Мы утомили
Тислава,  - так итальянец произносил  трудное  имя.  -  Пора  идти.  Я
предлагаю  новым  русским  друзьям  поехать  с нами.  Недалеко богатая
вилла,  владельцы которой уехали  в  путешествие.  Мы  арендовали  там
купальный бассейн, глубокий, с вышкой. Это сильно облегчило пребывание
в жарком Мадрасе!
     Сима вопросительно посмотрела на Гирина,  тот на Ивернева. Геолог
согласно кивнул.
     - Бассейн в кафеле цвета неба,  и теплая вода смешана с ключевой!
Голубая прохлада!  - соблазнял Чезаре. - Профессора мы тоже захватим с
собой.
     Глаза Даярама  и  Тиллоттамы   сделались   круглыми   от   ужаса.
Витаркананда нисколько не оскорбился,  мягко объяснив, что принадлежит
к старому  поколению,  для  которого  такие  вещи  невозможны.  Чезаре
поспешил попросить прощения. Ученый ласково отклонил повинную.
     - Хотелось бы встретиться с вами,  - обратился  он  к  Гирину,  -
когда вы отдохнете от путешествия и будете свободны от конференции.
     - Я не устал,  но заседания начнутся уже завтра, - ответил Гирин.
- Может быть, для вас удобно в субботу, в конце конференции.
     - Очень хорошо.  Я прошу вас приехать ко  мне,  оказать  мне  эту
честь.  Вы позволите, чтобы пришли несколько моих друзей? Будут только
мужчины. Даярам приедет за вами. Мои друзья будут очень рады встрече с
русским  врачом-психологом.  Мы  уже  слышали  о ваших выступлениях на
делийской конференции.
     - Я очень благодарен, - тихо сказал Гирин, - я плохой оратор и не
слишком силен в английском языке.  Однако  мне  чрезвычайно  интересно
встретиться  с вашими друзьями.  Жаль,  что мое пребывание здесь очень
ограничено.
     - Но почему же его нельзя продлить?
     - Я обещаю вам попытаться!
     - Благодарю! И еще один вопрос: для вас Даярам разыскивает старую
легенду о черной короне и походе Искандера в Индию?
     - Это   просьба   моего  друга,  геолога  Ивернева.  Однако  и  я
заинтересован в отыскании рукописи предания.
     - Хорошо,  мы теперь примем участие в этом деле.  Древние легенды
об Искандере собирает и изучает один  японский  профессор,  приехавший
четыре  года  назад  в Индию.  Я слышал о нем только мельком.  Но могу
узнать точнее и связать вас с ним.
     - Лучше не надо.
     Витаркананда искоса взглянул своими всезнающими глазами.
     - Я понимаю.  Вы опасаетесь привлечь внимание тех... кто охотится
за  итальянским  художником.  Хорошо.  Но  мне  пора.  -  Витаркананда
поднялся, сделал общий поклон и вышел в сопровождении Даярама.
     Гирин убедил Симу ехать купаться с итальянцами,  а сам остался  у
Ивернева.  Сима поняла,  что им надо поговорить наедине, и поехала под
опекой Леа и пожилого итальянца,  покрой легкого кителя, дубленое лицо
и  бестрепетный  взгляд  которого  выдавали моряка.  Не успела веселая
компания покинуть дом,  как геолог попросил,  чтобы  Гирин  помог  ему
сесть.  Потрясая  исписанными знакомым почерком Андреева листками,  он
воскликнул окрепшим голосом:
     - Подумайте только, что за странное совпадение! Леонид Кириллович
нашел в записках отца короткое упоминание  о  находке  им  неизвестных
серых  кристаллов  на  отвалах  очень  древнего рудника во время своей
Памиро-Афганской экспедиции.  Я видел эту  запись,  но  не  придал  ей
никакого значения. Какой глупец!
     - Как же так получилось?
     - Запись  сделана  мельком.  Ни  отец  и  никто другой не описали
нового минерала.
     - Вероятно,  он не успел до революции,  а потом события отвлекли,
да и научные труды одно время плохо печатались.
     - Все же печатались. И отец мог бы сделать это потом.
     - Следовательно,  после революции у  него  уже  не  было  камней.
Очевидно,   они   были  как-то  утрачены.  Минералогия  ведь  не  была
специальностью вашего отца?
     - О нет.  Он обыкновенный геолог, общего направления, с интересом
к рудным месторождениям, как у всех поисковиков и съемщиков.
     - Возможно,  он  сомневался  в  том,  что минерал,  им найденный,
действительно интересен. И, заваленный работой, не проконсультировался
у минералогов, - согласился Гирин.
     - Правдоподобное предположение.  Но вот что еще обнаружил  Леонид
Кириллович;  он приводит запись целиком,  и, каюсь, я пропустил ее при
просмотре личного архива  отца:  "Вчера  был  у  Алексея  Козьмича  на
квартире (улица Гоголя, 19), он продал мои камни..." Видите, эти слова
профессор Андреев  подчеркнул.  "Алексей  Козьмич"  -  это,  очевидно,
ювелир.  В той же книжке есть еще фраза:  "Поговорить с Д.  У.  насчет
моих серых камней".  Однако дело не так безнадежно,  как кажется.  Мой
товарищ, минералог Сугорин, по памяти описал вид камней, украденных до
того,  как  их  сумели  определить.  Подвеска  в  платиновой   оправе,
найденная  в  сейфе  разбомбленного дома.  Камни - прозрачные,  серого
оттенка,  с множеством мельчайших металлических блесток,  рассеянных в
массе  минерала.  Судя по огранке,  можно предположить,  что природные
кристаллы были столбчатые, короткими призмами.
     Голос Ивернева  задрожал от волнения и слабости.  Гирин подошел к
нему, чтоб помочь улечься.
     - Сейчас,  сейчас.  Суть  вся в том,  что это описание в точности
повторяет вид серых камней  в  черной  короне,  найденной  итальянской
четой.  С  ними  вы  познакомились.  Только  в  короне  кристаллы были
крупнее!
     Гирин, склонившийся было к больному, выпрямился в удивлении.
     - Известный вам Вильфрид Дерагази  предлагал  итальянцу  огромную
сумму за корону.  А потом приехал к нам, чтобы выяснить, где нашел мой
отец свои серые камни.  И моя...  Тата была подослана им для того же -
на свободе пересмотреть дневники отца.
     - Эх! - только крякнул Гирин.
     - Дайте мне папиросу, вон там, в шкафчике!
     - Голова закружится.
     - Дайте!
     Закурив, Ивернев закашлялся,  вытер пот рукавом тонкой рубашки  и
продолжал:
     - Отсюда  мы  делаем   важнейший   вывод:   во-первых,   коренное
месторождение   серых   кристаллов   было  известно  только  отцу,  и,
во-вторых,  камешки эти обладают важным свойством. Знающие их свойство
не жалеют денег,  рыщут по всему миру.  Я знаю еще вот что,  - Ивернев
рассказал  Гирину  историю  находки  короны  и  болезнь  Леа.  -  Если
вспомнить историю Александра Македонского, вернее, легенду о его уходе
из Индии, ее рассказал нам Солтамурад Бехоев...
     - Солтамурада я знаю! Извините, что он рассказал?
     - В легенде Александр надевает на голову древнюю волшебную корону
и забывает, зачем пришел в Индию. То же самое случилось и с Леа! Когда
она надела черную корону,  у нее произошла  частичная  потеря  памяти.
Согласитесь, что совпадение это доказывает, что потонувший флот и есть
флот Александра Македонского,  полученный от диадохов  Неархом.  А  по
легенде   Неарх   получил   и   волшебную  корону...  Достаточно  вам?
Электронная машина давно бы сказала: да.
     - Машине наплевать,  в безумии ее не обвинят, скажут - замыкание.
Но в вашей схеме нельзя найти ошибки.  Бывают разные неожиданные вещи,
вроде  находок  отличных  оптических  линз в древней Трое.  Ограничусь
такой гипотезой. Роль кристаллов в квантовой электронике только сейчас
понята  наукой,  и то не до конца.  Вы знаете про квантовые генераторы
мазеры  и  лазеры?  Кристаллы  рубина  или  других  минералов,  дающие
чудовищные  усиления света.  Кристаллы,  освещающие Луну,  достигающие
светом  далеко  за  пределы  солнечной  системы  путем  накопления   и
каскадной отдачи массы электронов.  Про биологическое действие лазеров
мы пока мало  знаем.  С  другой  стороны;  нам  известны  с  древности
различные биологические воздействия, приписываемые драгоценным камням,
в большинстве  своем,  тоже  кристаллам.  Возможно,  что   в   древних
суевериях  есть  доля  здравого  смысла и точных наблюдений.  Остается
допустить,  что серые  кристаллы  под  действием  солнечного  света  в
определенных  условиях  испускают лучи,  действующие на нервные клетки
мозга. А их расположение в короне и ориентировка таковы, что излучение
попадает   в  область  задней  половины  больших  полушарий,  ведающих
памятью.
     - Ведь Леа стояла в короне на ослепительном солнце!..  - вспомнил
Ивернев.  - Но как такое открытие могло быть сделано в  столь  древние
времена?
     - Опытным путем,  ощупью люди достигали очень многого. Часть этих
достижений   потом   была   забыта,   утрачена  в  постоянных  войнах,
уничтожавших,  пока  люди  были   немногочисленны,   полностью   целые
культуры.  К числу подобных утрат относятся, видимо, и свойства серого
кристалла,  случайно открытые кем-то вторично. Хотел бы я знать - кем.
Какого рода эти свойства, соображать уже минералогам, кристаллографам,
физикам, а не мне, медику.
     - Необходимо добыть образец.  Иначе только можно гадать,  в самом
ли кристалле тут дело или в  этих  серебристых  включениях.  Включения
газов  и  жидкостей  в  кристаллах  давно  изучаются.  Один  из первых
исследователей был Гемфри  Дэви.  Растворы  соленой  воды  в  цинковой
обманке   -   сфалерите   или   в   топазе,   включения  органического
нефтеподобного вещества в  флюорите,  газы  под  большим  давлением  в
горном  хрустале  -  все  это  с современным тончайшим методом анализа
становится драгоценным свидетельством условий  давления,  температуры,
состава  растворов,  которые  были  в  момент  образования кристаллов,
миллионы и миллиарды лет назад.
     - Может   быть,  дело  не  во  включениях,  а  в  общем  составе?
- усомнился Гирин.
     - Все  может  быть.  Можно пофантазировать и о примеси каких-либо
особых,  "вымерших" на поверхности земли элементов вроде технеция  или
франция. Даже допустить, что в состав серого кристалла вошло вещество,
вынесенное из таких громадных глубин земной коры,  где  все  привычные
нам  элементы  становятся  другими,  с  совершенно  иными  свойствами.
Подобно тому как простецкий углерод,  вынесенный с глубин в сто - сто
двадцать  километров,  приходит  к  нам  в  форме  крепчайшего из всех
веществ - алмаза.
     - И  вместе  с  другими свойствами вещество это вынесло наверх ту
первобытную, космическую злобу к жизни, какой отличаются все первичные
процессы движения материи?
     - Очень верно - поэтически!  - Но как  перевести  эту  поэзию  на
почву реальной науки? - усмехнулся Ивернев.
     - Способ один:  чтобы ваш друг Чезаре  достал  корону,  если  она
действительно  им спрятана,  как он намекнул вам.  Пусть передаст ее в
руки ученых и тем самым навсегда  снимет  с  себя  опасности,  которые
будут тянуться за ним заботами нашего общего "друга" Дерагази.
     - Действительно самый простой выход!  И самый правильный.  Так вы
думаете, что ему можно рассказать все?
     - Конечно!  Конец нити у него в руках,  а он не произвел на  меня
впечатления человека, который пойдет на все ради денег. Человек умный,
он не может не понимать,  что когда в дело вмешивается  организованная
сила,  то  одиночке  надо  отходить в сторону.  И поручать дело другой
организации,  не менее могущественной.  А вам,  геологам, надо принять
самые  срочные  меры  к  охране того древнего рудника,  если его можно
найти по записям вашего отца.
     - Дорогой  Иван  Родионович,  насколько я понимаю,  этот рудник в
Афганистане!
     - Ну  что  же,  все равно напишем докладную записку,  и я сегодня
же...  да нет,  так нельзя.  Вы можете послать  кого-нибудь  из  ваших
товарищей самолетом в Дели?
     - Придется просить только геофизика Володю  Тулымова.  Он  второй
советский геолог здесь,  в Мадрасе,  больше никого нет.  Ну,  слетает,
ничего не сделается!
     - Вот  и  хорошо.  Вы  дадите  мне  к нему записку.  А сейчас вам
следует четверть часа полежать спокойно - и за работу.  Длинно  писать
нечего  -  там  тоже  не  лыком шиты.  Копию Леониду Кириллычу,  пусть
соображает.
     Гирин уложил Ивернева и вышел на террасу, продолжая думать.
     "Кристаллы - форма устойчивого существования вещества  -  требуют
для  своего  образования  добавочной  энергии  в  отличие  от аморфных
веществ.  Эта добавочная энергия  дает  им  возможность  противостоять
внешним воздействиям своей организованной решеткой,  твердыми углами и
полированными  гранями.  Разрушение  кристалла   обязательно   требует
большой  энергии.  Так и психика человека,  тренированного и сильного,
имеет большую стойкость в отношении как высших  раздражителей,  так  и
внутренних конфликтов. А человек с недостаточно сильной психикой легко
поддается внешнему давлению,  панике,  общественным психозам и  вообще
морально неустойчив. Жидковат - как сказала бы Сима".
     Сима! Ее теплое имя отвлекло Гирина от всех забот.  Самое большее
через   час   он   увидит   ее  огромные,  сосредоченные  и  от  этого
обманчиво-грустные глаза.